Прощайте, Владимир Семёнович

1 ноября 2017 года в возрасте восьмидесяти лет  скончался выдающийся писатель 20 - начала 21века Владимир Семёнович Маканин. Нескромно добавлю, один из моих любимых писателей. Теперь удивляюсь, как в числе многочисленных обзоров ни одного не посвятила Маканину, всё собиралась, но, к сожалению, получилось вослед.

Владимир Семенович Маканин один из немногих писателей, определивший современный литературный процесс. Его творчество и современно и своевременно.

Писатель начинал в конце 60-х, когда в литературе была сильна романтическая волна, возникшая в знаменитое десятилетие Хрущевской «оттепели». Был дан зеленый свет антисталинской прозе, в «Новом мире» публиковались произведения В.Тендрякова, Б.Можаева и других. В литературе появился образ молодого ученого (знаменитый спор физиков и лириков), кроме того это и время повального увлечения поэзией Е.Евтушенко, Р.Рождественского, А.Вознесенского, чтения стихов на городских площадях. Скоротечность хрущевской «весны» требовала от ее «гонцов» спринтерских качеств. Но Маканин никакой суетливости или желания громогласно заявить о себе не обнаруживал. Не для этого он оставил математику. Закончив механико-математический факультет МГУ, ушел в кинематограф после окончания режиссерских курсов, успел даже поставить фильм. Но, как оказалось, кинематограф тоже не стал для Маканина своим. Его выбор заняться писательским трудом   был осознанным, в литературу он пришел со своими взглядами и мировоззрением, которым уже ни при каких обстоятельствах не изменял.

Герой его рассказов и повестей 60-х – начала 70-х годов «Солдат и солдатка», «Безотцовщина», «На первом дыхании», «В дождливые дни» и других – обычный, заурядный человек, живущий серой, обыденной жизнью. Деревенский житель Иван Семенович Скарятин из рассказа «Солдат и солдатка» после войны решает начать новую жизнь. Есть хорошая востребованная специальность – он шофер, и потому в городе, куда Скарятин ездит на заработки, всегда находится работа. Он даже выбирает, на какую автобазу лучше устроиться.

Но осесть в городе, дождаться очереди на квартиру мешает нетерпение. «Не умея ни ждать, ни понять, как это ждут люди, он так и не сумел освоиться с мыслью, что  жизненные блага подвигаются к нему во много раз медленнее, чем движется его ЗИС или МАЗ, когда он крутит баранку». Прошли годы, и в один из очередных приездов в город Иван Семенович обнаруживает, что в работе ему отказывают везде. Куда бы он ни обращался. Пришло время более молодых, более физически здоровых. За время поездок Скарятина в город свалилась беда: от воспаления легких умирает его сын. Иван Семенович у разбитого корыта: нелюбимая деревня, нелюбимая жена и радости-то – тайные свидания с солдатской вдовой Катериной. Да и то Иван Семенович не мог объяснить, почему тянет к ней: «ни виду, ни стати, ни бедовости».

Согласимся, что герой, подобный Скарятину, не очень вписывался в общий литературный процесс того времени. Литературная критика не замедлила отреагировать на это: «банальная история» (Н.Иванова), «соблазны бессюжетности» (В.Крадин), «намеки или метафоры» (А.Ланщиков). Журналы, где проистекала в то время главная литературная жизнь, не особенно активно печатали Маканина, он нет-нет, да и пропадал из поля зрения. Но находились книжные издательства, которые брались за издание его повестей и рассказов. Интерес к Маканину уже существовал, его книги читали, а среди литературных критиков трудно назвать того, кто бы не писал о нем: В.Камянов, С.Чупринин, И.Дедков, В.Гусев, И.Соловьева, И.Роднянская и другие. Для них творчество Маканина во многом было загадкой, но прекрасный язык и стиль признавали все. «Когда доходило до выделки вещи, в дело включался холодноватый и изобретательный интеллект математика и тут уж он был до бесстрашия верен своему расчету» (А.Марченко).

Открыв любые рассказ или повесть 60-70-х, вы втягиваетесь в их чтение, и у вас не возникает ощущения, что произведения устарели. Напротив, кажется, что они написаны совсем недавно, в них совершенно нет фальши или пафосности. Маканин предстает как зоркий наблюдатель жизни, жесткий социолог.

Менялось время, менялась литература. 70-е – начало 80-х для советской литературы – это пора масштабных произведений. В романах-эпопеях П.Проскурина, Г.Маркова. А.Иванова утверждались завоевания социалистического строя. На сценах театров плавили сталь (Г.Бокарев «Сталевары»), проводили заседания парткома (А.Гельман «Заседание парткома»). А «упрямый» Маканин не изменяет ни своей теме, ни своему герою. Это все тот же средний человек в будничных обстоятельствах, об этом говорят даже названия произведений: «Гражданин убегающий», «Человек свиты», «Антилидер». Маканин как бы пишет энциклопедию посредственности, так как по его мнению: исключительность только гость в мире, посредственность – вездесущий хозяин.

Герой рассказа «Антилидер» Анатолий Куренков сознает в себе эту посредственность. Это и томит, и угнетает его, да настолько, что любой мужчина, в чем-то превосходящий его: умом ли, внешностью, наличием машины вызывает в Куренкове болезненные враждебные инстинкты. Анатолий даже физически меняется: «Он темнел лицом, смуглел, отчего на лоб и щеки ложился вроде бы загар. Он худел. И можно сказать, что становился маленьким». Так продолжалось до тех пор, пока не происходила развязка: Куренков обязательно находил повод подраться с тем, кто не давал ему покоя. Своими выходками он методично изводил себя и жену Шурочку – славную симпатичную женщину. Финал неотвратим: Анатолия осуждают на 2 года тюрьмы. Но очередной раздражитель находится и там. Измученная Шурочка, в очередной раз навестив мужа и увидев его безучастность ко всему, понимает, что встретились они в последний раз. Зависть к чужим весьма умеренным достоинствам, переросла у Куренкова в болезнь, которая убила его. Ни в этом рассказе, ни во всех прочих писатель не ставит диагноза, не подчеркивает, не обнаруживает своего отношения к героям. «От чтения Маканина остается не столько память о тех или иных типах, сколько ощущение некоего общего присущего им порядка» (Л.Аннинский).

Справедливости ради надо сказать, что творчество писателя не было единственным антиподом существовавшей в тогдашней советской литературе генеральной линии. В 70-е годы сформировалось целое альтернативное направление, которое с легкой руки критика В.Бондаренко назвали «литературой сорокалетних», по возрастной принадлежности писателей: Р.Киреев, В.Попов, В.Ерофеев, А.Курчаткин, А.Афанасьев, В.Крупин, А.Ким. Со временем многим из них стало казаться, что они как бы оказались отставленными от времени. Но Маканин не собирался проливать с ними совместно ностальгические слезы по прекрасным 60-м. Очень точно сказал по этому поводу один из «сорокалетних» Р.Киреев: «В.Маканин как писатель не только сам по себе, он как бы на отшибе, на расстоянии и немалом. Это устойчивое противостояние, принципиальное нежелание слиться, пойти хотя бы на контакт, - лично мне это состояние чуждо, однако, я не могу не видеть, какого мужества подобное состояние требует».

Появившаяся в журнале «Октябрь» в 1987 году, №2 повесть Маканина «Один и одна» явилась в известной степени знаковой. Ею писатель как бы ответил всем ностальгирующим по прекрасным романтическим 60-м. Ведь молодость главных героев повести Геннадия Павловича и Нинели Николаевны пришлась именно на это время. Прекрасно знающие литературу, театралы, участники разного рода дискуссий, блиставшие на них, герои повести не заметили, как быстро изменилось время, не сумели в нем, новом и прагматичном, адаптироваться. Куда-то исчезли люди, составлявшие их круг, для которых они были авторитетом. Геннадий Павлович и Нинель Николаевна даже друг в друге не распознали родственные души. В конце повести это два одиноких человека, уже никому не интересных, ничего не сделавших.

Действительно, время романтических ожиданий и надежд кануло в лету. Это особенно явственно обнаружилось в начале 90-х. Ситуация в российской литературе резко изменилась, это было напрямую связано с революционными изменениями в экономике, политике, идеологии. На смену передовику, ученому-интеллигенту пришел иной герой, он был совершенно будничным, даже каким-то расплывчатым. Монументальный соцреализм был потеснен постмодернизмом. Для большинства маститых писателей это оказалось серьезным испытанием, которое выдержали немногие. Маканин выдержал. «Время пятилось, и его «Певцы и глашатаи», развернувшись на марше, очутились в хвосте, а вот отставший Маканин, и с места вроде бы не стронувшийся, оказался далеко впереди отряда» (А.Марченко).

В начале 90-х одна за другой выходят его повести: «Квази», «Лаз», «Стол, покрытый сукном, с графином посередине». В них «срединный» герой писателя теряет индивидуальность, перерастает в тип. Особенно отчетливо это проявилось в повести «Стол, покрытый сукном с графином посередине» (1993 г.). В центре сюжета стол партийных, профсоюзных, общественных судилищ, проработок середины 80-х. В мыслях героя-рассказчика он - стол перемещается в медицинские кабинеты психушек, затем в пыточные подвалы сталинского времени, в судилище средневековой инквизиции и даже Древнего Рима и Византии. Завершает картину образ суда небесного. Герои – маски, они даже не имеют имен: «социально яростный»,  «молодой волк», «тот, кто с вопросами».

Произведение полностью отвечало канонам постмодернизма. В 1993 году Маканин получает за него престижную премию Букера. Сколько бы ни иронизировали по этому поводу оппоненты, писатель доказал, что готов на эксперимент и находится в отличной творческой форме. Хотя просто экспериментом постмодернизм Маканина назвать нельзя. В повестях «Лаз», «Квази», «Стол, покрытый сукном…» затронуты серьезные социальные проблемы. Это отмечалось в рецензиях авторитетных литературных критиков: М.Левиной-Паркер, И.Роднянской, И.Соловьевой.

В то же время элемент соревновательности, желания доказать, что у него получится не хуже, чем у молодых, присутствовали.

Пока почитатели писателя настраивали себя на то, что теперь им придется привыкать к новому Маканину, Маканину-постмодернисту, журнал «Новый мир» напечатал рассказ «Кавказский пленный» (Новый мир, 1996, № 4). Название рождало самые смелые аналогии: Пушкин, Лермонтов, Толстой, и они оказались оправданными. Рассказ прочитывается на одном дыхании, в нем нет и следа от постмодернизма. Произведение написано в лучших традициях русской реалистической прозы. Недаром литературовед А.Марченко назвала его хрестоматийным, в том смысле, что он с полным правом мог бы войти в школьные учебники, как образец прекрасной русской прозы.

Вот отрывок из начала произведения: «Солдаты, скорее всего, не знали про то, что красота спасет мир, но что такое красота, оба они, в общем знали». Солдат в рассказе двое: Вовка и Рубахин, вот так, по прихоти автора: один только с именем, другой – с фамилией. Место действия – Чечня, в которой красоты действительно хватает: «Среди гор они чувствовали красоту (красоту местности) слишком хорошо». Но в Чечне война и потому следующая фраза: «Красота пугала». Никаких особенных ужасов, ни многочисленных жертв в рассказе нет. В центре сюжета взятие в плен Вовкой и Рубахиным молодого чеченца «на обмен». Чеченец оказался на редкость, по-девичьи, красив: «длинные, до плеч, темные волосы, почти сходились в овал. Складка губ,  тонкий, в ниточку нос, карие глаза заставляли особенно задержаться на них – большие, вразлет и чуть враскос». Рубахин с удивлением обнаруживает, что любуется парнем, начинает опекать: кормит, переносит его, босого, через горный ручей, на ночном привале отдает чеченцу свои шерстяные носки, ощущает к парню почти чувственное влечение. И вдруг все враз заканчивается. Солдаты натыкаются на отряд чеченцев. Их слишком много, чтобы вступить в бой. Но, если никак не выдать себя – не заметят. Все дело в пленном, он может кинуться к своим. И Рубахин душит парня: «Сдавил, красота не успела спасти». Когда отряд проходит, чеченца хоронят. «Рыли яму, вычерпывая песок плоскими камнями. Вовка-стрелок спросил, возьмет ли Рубахин назад свои носки. Рубахин покачал головой. И ни словом о человеке, к которому, в общем, уже привыкли. Полминуты посидели молчком у могилы. Какое там посидеть – война».

Рассказ совсем не велик по объему – 9 журнальных страниц, но он бередит душу, заставляет по-новому задуматься, что же в сущности такое эта русско-чеченская война. Маканин как всегда не дает никаких оценок, не ставит диагноза, но эмоциональный накал произведения, прекрасный язык и стиль и без того делают свое дело. К слову рассказ датирован июнем-сентябрем 1994 года, когда о военных действиях в Чечне мы еще не знали…

В 1998 году журнал «Знамя» (№№ 1-4) публикует роман «Андеграунд или Герой нашего времени». По мнению критиков, - произведение, ставшее событием года, но речь можно вести и о последнем десятилетии, а может быть и не одном.

Роман вместил в себя массу героев и событий, от застойных 70-х до жестких 90-х. Герои: жильцы общежития, впоследствии приватизировавшие свои квартиры. Среди них диссиденты, в своё время принудительно оказавшиеся в психушке, писатели андеграунда, так никогда и не реализовавшие себя, непотопляемые партфункционеры, сотрудники КГБ, бизнесмены «ранние и поздние». В этом пространстве и времени, среди этих людей проистекает жизнь главного героя романа – бывшего писателя андеграунда (АГЭ), а ныне бомжа Петровича. Он ли герой нашего времени? И кто он, этот герой, по мысли автора? Вряд ли можно так уж однозначно ответить на этот вопрос. На мой взгляд, роман из разряда тех, к которым хочется и стоит возвращаться и каждый раз он будет прочитываться несколько по-новому. Он полон глубоких, интересных мыслей, письмо – зрелого талантливого мастера. Собственно, в нем не только образ героя нашего времени, в нем и история нашего новейшего времени.

В 2000-х он уже жонглировал жанрами. Заметными становились и комическая эротическая зарисовка вроде рассказа «Могли ли демократы написать гимн…», и масштабная военная эпопея «Асан» — пожалуй, самое серьезное и трагическое из его высказываний о постперестроечной эпохе. Провинциальный дон жуан Петрович, старик Козлодоев наших дней, всеми силами противостоит прекраснодушной риторике записных демократов. Маленький человек Жилин из «Асана» ведет более сложный и серьезный бой. Война, власть денег («Асан» — имя забытого божества). Выбрав тему чеченской войны, Маканин и сам вызвал на себя критический огонь. Сам он признавался, что знает о тех событиях столько же, сколько любой обыватель. Но и здесь он, конечно, скорее лукавил: он знал боли своего героя, маленького человека, и не мог этим знанием не поделиться. К тому же никуда не девался и его азартный интерес к новым темам.

В последнем романе, «Две сестры и Кандинский», эта внимательность к героям, вновь интеллигентам, приобрела удивительное звучание. По-чеховски уязвимые и трогательные сестры, проштрафившийся политик-популист, вороватый музыкант, папаня-стукач и юный ученик школы КГБ — хор их голосов уже не объясняет современность, но оглушает ею.

Писатель завещал нам камертон собственного изготовления, и настоящая настройка нам еще только предстоит.

Владимир Семёнович в последние годы мало писал, сказывалась ситуация со здоровьем. Часами сидеть за письменным столом требует неплохого здоровья. Но всё, что создал писатель, хватит любителям литературы не на один век, было бы желание. К счастью, писатель был оценён при жизни, на его счету множество литературных премий, его книги переведены на многие языки мира.

Владимир Семёнович Маканин похоронен на родине в посёлке Красный, Ростовской области.

Светлая память.

Е. Е. Войтинская