Новое в книжном мире

Константин Сперанский. Кто знает, о чем думает Амалия? Казань: Ил-music, 2017
Повесть – свежий и по-своему очень ценный пример поколенческой прозы, которой стало настолько трудно пробиваться к читателю, что она как будто вовсе исчезла. К счастью, все-таки не совсем.

Константин Сперанский уже стал одним из голосов поколения «стареющих подростков». Большая часть автобиографической повести Сперанского – дневниковое письмо (концерты, тренировки по боксу, приготовление еды, секс, концерты, тренировки) и одновременно любовная поэма в прозе: герой безумно влюблен в девушку, которая встречается с ним то ли недолго, то ли эпизодически, но, в общем, страсти его явно не разделяет. Последние страницы (к сожалению, несколько выпадающие из общей композиции) – сюжет-воспоминание о неприкаянности кемеровского подростка, чья жизнь в начале двухтысячных состояла из учебы на филфаке, пива, ночного интернет-чата и полнейшей неспособности найти общий язык с матерью.
Компактная и написанная на грани потока сознания, в хорошем смысле поэтичная «Кто знает, о чем думает Амалия?» читается залпом. Но при любом раскладе остается только удивляться, почему литература такого рода намертво застряла где-то в подполье маленьких независимых издательств. Казалось бы, она-то и может ответить на вопрос, что происходит с человеком сегодня

Вячеслав Рыбаков. На мохнатой спине. СПб: Лимбус-Пресс, 2016
А вот и альтернативная история. Хотя не вполне. Вячеслав Рыбаков, фантаст «школы Стругацких», киносценарист, публицист, историк и, как выяснилось, прототип главного героя в романе "Китаист"  Елены Чижовой, написал роман, который само понятие «альтернативная история» предлагает переосмыслить.
1938 год, старый большевик и близкий товарищ Сталина, служащий в Наркомате иностранных дел, безуспешно бьется над дипломатическими переговорами, пытаясь предотвратить военный конфликт с Германией. Несмотря на все усилия Политбюро, очевидно грядет раздел Польши, а за ним мировая война. А тут еще как снег на голову сын, летчик приводит домой свою девушку Надю, в которую шестидесятилетний нарком немедленно влюбляется. Между главами, где герой пытается справиться с надвигающейся войной и внезапной любовью, вставлены: подробная и невыдуманная историческая хроника мировых событий, происходящих в 1938–1939 годах, – мозаика событий, из которых будущая война вырастает с неотвратимостью железной логики. Альтернативность истории подана читателю в форме интеллектуальной игры. По тексту разбросаны эпизоды совсем других времен: по телевизору идет «Евро-ньюс», о громких событиях «вся Сеть гудит», члены Политбюро со слезами на глазах поют «Как молоды мы были» и цитируют «Место встречи изменить нельзя».
Автор конструирует иезуитски хитрый диалог прошлого с современностью, щедро наполняя его пассажами о том, какими разными бывают правды, и намекая на актуальность ситуации, в которой «весь мир против нас». А еще рисует портрет Сталина в таких теплых тонах, что становится неловко. Но есть две вещи, которые спасают роман от совсем уж лобовой публицистичности, куда его то и дело сносит. Роман отменно написан и игрой с анахронизмами здесь можно только любоваться..

Валерий Бочков. Время воды. М.: Издательство «Э», 2017
Небольшая повесть Валерия Бочкова – чтение забавное, но с большой претензией, и второй пункт вступает в драматический конфликт с первым.
Анне Филимоновой недавно стукнуло 50, жизнь ей виделась цепью случайностей и неудач, отношение к религии было неопределенно-настороженным, и вот подвернулся случай обо всем этом подумать: мир затопило, а Филимонова спаслась в торчащей над поверхностью воды колокольне. По радио говорят, что где-то в горах еще теплится жизнь, и Филимонова отправляется искать горы, смастерив плот из контрабаса. По пути ей встречаются труп лошади, корабль дураков, пастор, дезертир и другие немногочисленные персонажи. В памяти выстраиваются в биографию мужчины, города и освоенные профессии. Впереди – спасение во всех возможных смыслах.
С одной стороны, «Время воды» предлагает приключенческий сюжет про чудаков в тазу, а легкий и богатый (иногда, правда, избыточный) язык компенсирует невеликое разнообразие приключений. С другой стороны, трудно не заметить, что плавание смешной тетки на контрабасе должно стать поводом для разговора о Боге и человеческой судьбе. Где-то в середине между этими не подходящими друг другу формой и пафосом – возможность медитации и простая, но полезная мысль, что иногда нужно отвлечься от суеты и внимательно приглядеться к собственной жизни, пока не стало больно за потраченные годы. Нервного читателя от этой медитации на каждом шагу отвлекают чересчур заметные символы, которые все время напоминают, что простой и полезной мысли не может быть достаточно, иначе зачем бы здесь Босх, Бодлер и Бог. И все же без богоискательского замаха это прирожденное быть легким чтение смотрелось бы куда обаятельнее.

Энн Тайлер. Случайный турист. М.: Фантом-пресс, 2017. Перевод Александра Сафронова
Вышедший в 1985 году роман «Случайный турист» был десятой книгой Энн Тайлер и одной из самых успешных – целый букет премий, номинация на Пулитцера (эту премию ей принесет следующий роман, «Уроки дыхания»), последующая экранизация с Уильямом Хертом и Джиной Дэвис в главных ролях. И хотя фильм оказался вполне успешным (Дэвис даже получила «Оскара»), экранизации великих романов с их неизбежной однобокостью – это все-таки вещи на любителя. А единственное, что надо знать про «Случайного туриста», – что это великий роман.
Все начинается с того, что сорокалетний Мейкон Лири остается один в огромном доме – жена уходит, двенадцатилетний сын погиб годом раньше. Лири не из тех, кто поддается печали: он пытается выстроить идеальное убежище, рационализируя все, от приготовления пищи до стирки, но в итоге падает, ломает ногу и оказывается на попечении сестры Розы и таких же рационализаторов-братьев. Портрет семейства Лири с их странными привычками – одна из самых смешных частей книги. По законам комедии весь этот строгий выстроенный мир разбивается с появлением неожиданного героя – юной и болтливой Мюриэл, воспитательницы собак, которая, усмиряя разбушевавшегося пса Мейкона, не скрывает надежд приручить и хозяина.
«Случайного туриста» можно было бы рассматривать как романную версию «Укрощения строптивого», если бы комическое не сталкивалось здесь с трагическим. Настоящая ценность книги – в том, как персонажи, которые должны были стать стереотипами, обрастают кровью и плотью и внезапно поворачиваются к читателю новой, неожиданной стороной. Тайлер проделывает этот трюк снова и снова, в каждой из своих книг, но он не перестает изумлять читателя – в каждом комическом герое в итоге открывается Вселенная. Комична и Мюриэл с ее бесконечной болтовней, и Мейкон, сочинитель путеводителей, исполненных тоски по дому. Эти путеводители под названием «Случайный турист» дали название роману. В основу легла газетная заметка Мейкона о путешествии на ярмарку ремесел: «Добраться туда непросто, ибо шоссе так пустынно, что вам начинает казаться, будто вы заблудились, и вас охватывает тоска. Но вот вы добрались на место, и стало еще хуже». Можно распространить это название на весь роман, сделать его метафорой: мол, это про людей, которые обречены скитаться без цели и смысла. Но в том-то и дело, что Тайлер никогда не оставляет своих героев в одиночестве. Тут всегда есть путеводный свет, и невозможно так потеряться, чтобы тебя не нашли.

Грэм Свифт. Материнское воскресенье. М.: Эксмо, 2017. Перевод Ирины Тогоевой
Британский классик Грэм Свифт давно и исключительно счастливо издается по-русски: его главный роман «Земля воды» (1983) выходил в переводе Вадима Михайлина, роман «Свет дня» (2003)  в переводе Леонида Мотылева. У последней книги не такой удачный перевод: тут крайне важна точность каждого слова, и в эту битву за точность переводчица вступать не пожелала. Возможно потому, что на фоне прежних книг Свифта последний роман «Материнское воскресенье» (2016) на первый взгляд кажется легкомысленной штучкой. Это и не роман вполне, небольшая новелла.
«Материнское воскресенье» – давний обычай, согласно которому в четвертое воскресенье пасхального поста домашняя прислуга получает выходной, чтобы навестить родных. В Европе его позабыли после Первой мировой войны, и только в Англии он сохранился до сих пор, к нашему времени окончательно превратившись в обычный День матери, с подарками и цветочками. Но 30 марта 1924 года, когда происходит действие книги, за обычай еще держатся, словно за последний осколок утопающего мира. Так и получилось, что в этот день главная героиня, горничная Джейн, лежит обнаженная в постели опустевшего без слуг шикарного дома своего возлюбленного Пола Шерингема, как будто отмечая последний день их семилетней связи перед тем, как Пол встанет, оденется и навсегда покинет ее ради неизбежной свадьбы с богатой невестой. Всю первую половину книги тикает минутная стрелка, обнаженная Джейн пытается поглубже осознать суть настоящего счастливого момента, а комнату все ярче и ярче заливает солнечный свет. А читатель в то же время пытается осознать, зачем ему это все.
Даже если вы Свифта не знаете, будьте уверены, что легкомысленность и легкость «Материнского воскресенья» обманчива. В газете «The New York Times» историю Джейн назвали вывернутой наизнанку «Золушкой», как бы с феминистическим подтекстом, что мол, побывав в волшебном замке, героиня затем сама, без всякой феи, превратит себя в принцессу. На самом деле, это «Золушка», проигранная задом наперед: сначала бал, потом катастрофа, а волшебное превращение случается ровно тогда, когда героиня, обнаженная, безмолвно лежит на постели, разглядывая возлюбленного. Именно там, ничего не говоря, но наблюдая, фантазируя о том, что могло бы быть и что происходит вокруг, она становится «профессиональным наблюдателем» – будущим писателем. На следующих страницах свифтовская Джейн обрастет биографией, проживет 90 с лишним лет, станет профессиональным литератором и в рамках этого романа окажется живым синонимом века («ее жизнь была словно проштампована цифрой „19”, а девятнадцатилетней быть очень хорошо»). Изящная эта новелла в конечном счете похожа на писательское завещание: что самое главное – это постоянное напряжение ума и воображения, попытка вообразить и представить себе смысл и содержание невидимого, неразделимость слов и вещей. Что все на свете, возможно, просто чья-то великая выдумка.

Эндрю Майкл Харли. Лоуни. М.: Рипол-классик, 2017. Перевод Екатерины Богдановой
Список наград романа велик, среди них и премия Costa за лучший дебют, и премия книготорговцев за лучший роман, и титул «книга года» – по мнению нескольких британских газет. Это крепко сбитый, действительно очень страшный триллер, неплохо написанный (и что еще важнее для нас – добротно переведенный), с нагромождением разнообразных ужасов и без двойного дна.
Книга обращена в прошлое: действие перенесено в 1976 год, а тайны, которые открываются по ходу, еще древнее. Дело происходит на Пасху, в странном паломничестве в странное местечко Лоуни на северо-западе Англии, название которого так и переводится – «глушь», и где, как надеется мать главного героя, сможет излечиться от немоты его брат. Поездка получается жутковатая: на каждом шагу встречается символическое ружье, которое обязательно должно выстрелить. Но за всей этой жутью здесь ощущается отчаянная надежда на чудо, предчувствие его неминуемого свершения. Собственно о том, что Хэнни не просто заговорит, а станет пастором, автором церковных книг и большой знаменитостью, нам сообщается на первых же страницах. То есть чудо уже случилось, и теперь мы подбиваем ему цену. Сочиняя страшную сказочку о детских забавах двух братьев на берегу моря, автор нанизывает здесь узнаваемые образы и христианские символы, и читатель бродит по этому музею ужасов не без некоторого восторга узнавания, тем более, что автор постоянно находит новые способы пощекотать ему нервы.

Е. Е. Войтинская

Комментарии